Через неделю после выступления Тома Холланда о «свете, сияющем во тьме», состоявшегося в амстердамском культурном центре de Balie, на той же сцене Иван Крыстев рассказал о своей книге «The Light that Faild» («Свет, потерпевший неудачу»), которую он написал в соавторстве с американцем Стивеном Холмсом.
Свет, о котором говорил англичанин, — это свет Христа из первой главы Евангелия от Иоанна, революционное движение, которое, как он утверждал, сформировало Запад. Свет, о котором говорит болгарин, — это либеральная демократия, провозглашённая конечной точкой истории всего три десятилетия назад.
Ибо в книге «Конец истории и последний человек» (1992) Фрэнсис Фукуяма заявил о том, что наступила кульминация идеологической эволюции человечества и произошла универсализация западной либеральной демократии как окончательной формы человеческого правления. Берлинская стена рухнула. Коммунизм пал. Холодная война закончилась. Запад победил. Настала всемирная утопия. Началась новая всеобщая эра открытых границ. У стран в мире остался только один логичный вариант: либеральная демократия.
Книга Фукуямы была названа определяющей будущее, в котором принципы либерализма, «абсолютного и не поддающегося совершенствованию» непременно должны были быть распространены на «различные области человеческой цивилизации».
Или так казалось. Крыстев и Холмс напоминают нам, что когда президент Рейган призвал Горбачева «снести эту стену» на глазах у наблюдающего человечества, в мире было только 16 военизированных пограничных заграждений. Сегодня, благодаря «риторике спасения стеной» американского президента, признаны законными 65 укрепленных периметров, которые либо завершены, либо находятся на стадии строительства.
Желания подражательны
Что случилось, что превратило страны Центральной и Восточной Европы, такие как Венгрия и Польша, страны-члены ЕС, в бастионы ксенофобии и «нелиберализма»? Почему посткоммунистическая Россия, бывшая потенциальным союзником, стала прямым врагом Запада? Как напористый Китай поднялся на международной арене так быстро, что смог бросить вызов американской гегемонии во всем мире? Как стало возможным, что американский президент смог превратить путинскую Россию и Венгрию Орбана в нелиберальные модели для своей собственной страны, которая, как заявил Фукуяма, была либеральной моделью, подражать которой должен был остальной мир?
Крыстев и Холмс (сами являющиеся представителями и Востока, и Запада) предложили нам свой труд по политической психологии, который обещает быть таким же определяющим, как и анализ Фукуямы, только более точный. Он дает правдоподобные ответы на поставленные выше вопросы с точки зрения «миметической теории» французского философа Рене Жирара — идеи о том, что наши желания подражательны. Миметическая теория показывает, насколько глубоко и сильно общество воздействует на наше воображение и наши желания. Мы хотим чего-то, потому что другие хотят этого. И, понял Жирар, эти желания могут привести к убийственному повороту: козлу отпущения. Будучи атеистом, пока его работа над теорией подражания и исследование Библии не привели к тому, что он посмотрел на вещи по-другому, Жирар увидел, какому осуждению подвергается козёл отпущения в библейских повествованиях, где кульминацией становится конечный козёл отпущения — Иисус. Крест разоблачает козла отпущения как ложь и тем самым лишает её силы (что подчеркнул в своём выступлении и Холланд).
Крыстев объяснил своей аудитории, что падение коммунизма породило две группы наций: тех, кому подражают (западные либеральные демократии), и подражателей (остальные). Со временем, как и предсказывал Жирар, такое подражание Западу вызвало глубокое негодование. (Крыстев мог бы процитировать Жирара, чтобы объяснить характерные черты козла отпущения в популизме, обвиняющем мигрантов, мусульман, мексиканцев, иностранцев и гастарбайтеров в «воровстве нашей работы»…)
Три реакции
Крыстев и Холмс выделяют три параллельные взаимосвязанные реакции, которые привели к сегодняшнему глобальному антилиберальному бунту против предположения Запада о том, что каждое государство должно следовать своей либеральной модели.
Первая — это то, что они называют «нетерпимым коммунитаризмом» популистов Центральной и Восточной Европы, особенно Орбана в Венгрии и Качиньского в Польше. Они утверждают, что политический рост популизма не может быть адекватно объяснен без признания широко распространенного и глубокого негодования по поводу того, как (навязанный) безальтернативный советский коммунизм был заменён (предложенным) безальтернативным западным либерализмом. Это подражание началось с искреннего желания стать процветающими и свободными, как (согласно их представлению) Запад. В разной степени это породило антизападную контрэлиту, выступающую против универсализма прав человека ЕС и либерализма открытых границ как безразличия к национальным традициям и наследию.
Вторая реакция – Россия, которая будучи униженной потерей позиции сверхдержавы, претендуя на позицию превосходства, вынуждена была притворяться благодарной за слабые советы американских консультантов. Российская политическая элита сначала симулировала демократию, а затем перешла к жестокой пародии, отражающей «одиозное поведение американских гегемонов». Это объясняет вмешательство России в американские выборы, отразившее то, что Кремль считает постоянным вмешательством США в политическую жизнь России.
Китай — третья реакция. Несмотря на то, что он подражал научным и инженерным методикам Запада, его длинная история унижений со стороны западных государств породила ожесточённое сопротивление иностранным социально-политическим идеям и влияниям.
Эпоха либерального подражания закончилась, предполагают Крыстев и Холмс. Но эпоха нелиберального подражания, возможно, только началась: президент последнего образца либеральной демократии сам стал и подражателем, и образцом нелиберализма.
До следующей недели,
