Рождество, должно быть, очень раздражает тех, кто хотел бы, чтобы любая память о Христе была уничтожена.
Ведь в Европе, повсеместно отвернувшейся от истории, которая, как никакая другая, сформировала ее культуру и цивилизацию, Рождество остается парадоксальным явлением. Оно отказывается исчезать, несмотря на массовое незнание причины этого праздника и все попытки исказить его, проигнорироваать, избежать или отрицать.
Даже те, кто желает друг другу «счастливых Святок», отказываясь употреблять слово «Рождество», не могут избежать происхождения «святок» от «святого дня».
В этом месяце европейцы, от Португалии до России, от Исландии до Греции, широко отмечают рождение еврейского младенца, появившегося на свет на окраинах Римской империи два тысячелетия назад. Вертепы, рождественские елки и рождественские богослужения пробуждают рождественский дух у всех европейцев, как верующих, так и неверующих. В немецкоязычных городах праздничная атмосфера Weihnachtsmarkt – или Рождественского базара – привлекает толпы местных жителей и туристов в течение всего сезона Адвента.
В очень мирских Нидерландах исполнение «Мессии» Генделя остается кульминационным событием рождественского сезона для многих тысяч людей, ведь в оратории ясно провозглашается, что Иисус – это Мессия. Даже в России, где Рождество отмечается 7 января по юлианскому календарю, жестокий автократ Владимир Путин традиционно посещает православную рождественскую литургию.
Удивительно, но память о Вифлеемском младенце, родившемся в хлеву, неизменно живет в сознании детей и взрослых по всему континенту, в нашем искусстве и музыке, в обрядах и литургиях, а также в официальных государственных праздниках.
Паразиты?
Все это указывает на паразитическую природу секулярного общества. Оно не может оторваться от своих христианских истоков. Конечно, языческие и христианские элементы всегда смешивались с тех пор, как история Иисуса была представлена народам Европы, многие из которых уже отмечали какие-то праздники в середине зимы. Первые миссионеры пытались «окрестить» старые обычаи, придавая им новый христианский смысл. Рождественские елки, омела, рождественская выпечка, украшения из остролиста, сани и олени Санта-Клауса, а также дата 25 декабря произошли из древних языческих обычаев и мифов.
Так неужели мы, христиане, – паразиты?
Ну, нет. Ни один из этих праздничных элементов не относится к радикально преображающей истории Рождества. Уходящая корнями в Ветхий Завет, история Иисуса открывает Бога, пришедшего в мир людей в образе ребенка, смиренного и уязвимого. Это не был бог-воин или бог-герой, какого ожидали кельтские, германские племена или викинги.
Этот Бог-младенец явил достоинство человечества и стал примером образа жизни, основанного на любви, истине и справедливости, прощении и примирении, уча подставлять другую щеку и идти лишнюю милю, кормить голодных, одевать нагих и давать приют бездомным. Это откровение оказало глубокое влияние на общества и общины по всей Европе.
Вакуум
Секуляристов также разочаровывает недавнее возвращение в интеллектуальные круги серьезных дебатов о том, как христианский нарратив заложил фундамент западной цивилизации. Такие авторы и мыслители, как Том Холланд («Почему я ошибался в христианстве», Why I was wrong about Christianity) и Айаан Хирши Али («Почему я теперь христианин», Why I am now a Christian), утверждают, что атеизм и секуляризация не дают ответа на вопрос о смысле и цели жизни. Система верований, основанная на неверии во что-то, просто создает нигилистический вакуум, говорит Хирши Али.
Они приходят к выводу, который шестьдесят лет назад сформулировал немецкий юрист Эрнст-Вольфганг Бёкенфёрде: либеральный секуляризм сам по себе не может создать ценности, объединяющий этос, благодаря которому он существует.
Краеугольный камень этого фундамента был заложен рождением Иисуса. На гравюре Рембрандта «Святое семейство» (Holy Family, 1632) (вверху) изображена Мария, отвлеченно размышляющая над смыслом произошедших с ней событий: словами ангелов, пришедших к ней и к Иосифу, и пророчествами Анны и Симеона о «Божьем обетованном», «Мессии», «Спасителе», которого многие примут, а иные – нет. Иосиф читает, предположительно, изучая Писание, чтобы понять драму, в которую он тоже был втянут.
Без традиционных черт религиозного искусства, таких как нимбы, благочестивые лица и молитвенно сложенные руки, Рембрандт изобразил Воплощение как происходящее в самой обычной повседневной обстановке, когда мать кормит грудью своего ребенка.
Она размышляет… но разве могла она предвидеть Его жизнь, Его служение, Его страдания, Его воскресение, Его вознесение? Могла ли она представить, что европейцы, да и все народы мира, будут отмечать рождение ее ребенка две тысячи лет спустя?
В это Рождество нам стоит присоединиться к Марии и поразмышлять над тайной того, как Бог стал одним из нас.
До следующей недели,
