Почему мы, христиане, обычно не относимся более позитивно к жизни? к будущему? к людям, которые отличаются от нас? Если мы верим в суверенного Бога, который реализует свои цели в истории, почему мы так быстро принимаем мрачные сценарии последнего времени или даже теории заговора, умножающиеся в наши дни благодаря социальным сетям?
Во время онлайн-лекций, которые я читал на прошлой неделе студентам семинарии в Бельгии, я привел два примера того, как и мы, и наши предшественники абсолютно неправильно восприняли происходящее. Одним из них была Первая Всемирная миссионерская конференция, состоявшаяся в Эдинбурге в 1910 году. Большинство, если не все делегаты, смирилось с вероятностью того, что за последнее столетие Африка станет в подавляющем большинстве мусульманской.
Конечно, число мусульман, живущих в странах Африки к югу от Сахары, выросло с примерно одиннадцати миллионов в 1900 году до примерно 234 миллионов в 2010 году. Однако рост христианства был еще более быстрым, увеличившись более чем в семьдесят раз с семи миллионов до свыше 600 миллионов сегодня. Шестьсот миллионов! Это больше, чем все население Европейского Союза. (См. World Christian Database).
Другой пример, которым я поделился со студентами, — это период холодной войны, когда марксизм широко рассматривался как идеология антихриста, которая будет доминировать в мире. Я вырос в ту эпоху, когда книга Хэла Линдсея «The Late Great Planet Earth»(«Бывшая великая планета Земля») разошлась миллионными тиражами, убеждая огромное количество христиан в том, что мы живем в конце времен, и все будет становиться все хуже и хуже. Коммунизм будет с нами во веки веков, аминь.
Драматические события 1989 года показали, что все это не так. «Лейпцигское чудо», о котором я писал недавно, и победа истины над ложью помогли нам осмелиться поверить в «будущую великую планету Земля».
Блуждание во мраке
Тем не менее, COVID, изменение климата, обезглавливание террористов, сфабрикованные новости, разваливающиеся демократические системы, поляризованные общества, теории заговора касательно вакцин и чипов и социальные сети с их вызывающими зависимость алгоритмами заставляют многих из нас снова блуждать во мраке.
Из всех людей именно у христиан есть основания для надежды. Однако иногда самые обнадеживающие взгляды исходят из нехристианских источников. Анна Франк, еврейская девочка-подросток, которая во время Второй мировой войны, прячась в своем убежище в Амстердаме, вела дневник до самого последнего дня перед арестом, когда ее схватили, чтобы отправить в газовую камеру, написала: «Удивительно, что я еще сохранила какие-то ожидания, хотя они и кажутся абсурдными и неисполнимыми. Но я сберегла их несмотря ни на что, потому что по-прежнему верю в человеческую доброту».
Голландский журналист Рутгер Брегман убедительно аргументирует это утверждение в своем бестселлере «Человечество» (оригинальное название на голландском языке буквально переводится как «Большинство людей порядочны»). Был ли прав Томас Гоббс, когда утверждал в «Левиафане», что грубая человеческая природа жестока, эгоистична, насильственна и пугающая? Бесчисленные авторы расширили его точку зрения на то, что люди были рациональными, корыстными личностями, от Уильяма Голдинга в «Повелителе мух» до Ричарда Докинза в «Эгоистичном гене». Тем не менее, идеи этих авторов были дискредитированы в последние годы, говорит Брегман, чья реальная история шести тонганских подростков, проживших шестнадцать месяцев на необитаемом острове в Тихом океане, продемонстрировала солидарность, мужество и надежду в отличие от вымышленной «классики» Голдинга.
Эта и многие другие истории, рассказанные Брегманом, поддерживают идею Жан-Жака Руссо, заключающуюся в том, что люди в основном хорошие, миролюбивые и склонные к сотрудничеству существа. Здесь кроются корни напряженности, которую мы наблюдаем сегодня повсюду, между консерваторами и прогрессистами, реалистами и идеалистами. С теологической точки зрения, это вековое разногласие между Августином («мы грешим, потому что мы грешники») и Пелагием («мы грешники, потому что грешим»).
Благодать и добро
На протяжении пятнадцати веков теологам не удалось разрешить полностью это противоречие. Западное богословие, как правило, следовало за Августином, в то время как идеи Пелагия больше находили отклик у восточных богословов, таких как Ориген и Златоуст. Кельтское христианство, распространение которого через Ирландию и Британию мы проследили вместе со студентами, отражало больше восточных черт, чем западных, больше Иоанна, чем Павла; благодать была дана Богом, чтобы освободить добро, заложенное в сердце жизни. После того, как кельтская церковь была ассимилирована католической церковью на синоде Уитби в 664 году, большая часть богатого кельтского наследия, к сожалению, была потеряна для запада.
Тезис Брегмана — это вызов для нас, христиан, снова задуматься о человеческой природе. Как и утверждения шведского профессора Ганса Рослинга (о котором я писал ранее), что человеческое общество никогда не было в лучшей форме, чем сейчас.
И Брегман, и Рослинг указывают на медвежью услугу, оказываемую нам СМИ, которую Брегман сравнивает с наркотиком, вызывающим сверхзависимость, которая становится причиной «неправильного восприятия риска, беспокойства, ухудшения настроения, приобретенной беспомощности, презрительного и враждебного отношения к другим». Новости привносят в нашу жизнь ненормальное, усугубляя негативное, настраивая нас на плохое.
В наши дни бурной деятельности в социальных сетях нам стоит прислушаться к призыву Павла сосредоточить свои мысли на том, «что только истинно, что честно, что справедливо, что чисто, что любезно, что достославно, что только добродетель и похвала» (Филиппийцам 4:8)
До следующей недели,